Вольтер Армении

15-летним юношей он купил первую в своей жизни книгу — «Лирика и сатира» Генриха Гейне. Залпом прочитав ее от начала до конца, стал заучивать наизусть страницу за страницей. И на всю жизнь влюбился в литературу. Эта любовь и привела его, великовозрастного обладателя аттестата зрелости, полученного после экстерном сданных выпускных экзаменов, на факультет русского языка и литературы. Здесь он и остался навсегда: вначале как студент, потом — лаборант, потом — преподаватель, заведующий кафедрой, декан. И наконец — основатель и первый ректор Российско-Армянского (Славянского) университета. Он был знаком чуть ли не со всеми достойными знакомства писателями и поэтами бывшего Союза, а в литературных кругах Москвы и Ленинграда за ним прочно закрепилась слава Вольтера Армении.

Закономерность
Со второго курса Батумского мореходного училища, единственного специализированного учебного заведения, куда поступали многие юноши приморского города, Левона Мкртчяна исключили из-за конфликта с учительницей-англичанкой, отомстившей ему за то, что он не захотел оклеветать друга. В результате он оказался в Ереване, на филологическом факультете пединститута, а затем университета, куда в 1958 году перевели русский филфак. И хотя его сильный, характерный акцент вызывал у однокурсников сомнения в том, что он в достаточной степени владеет русским, Левон поражал всех знанием несметного количества стихов на этом языке. Годы спустя его друг — художник Арутюн Галенц — скажет о нем: «Левон такой толстый, потому что весь набит стихами».
Одержимость литературой, невероятное трудолюбие и незаурядные способности в самые короткие сроки сделали Левона Мкртчяна одним из лучших студентов факультета. И уже на первом курсе он издал свою первую статью, она была посвящена Генриху Гейне. Что же касается владения русским языком, то оно очень быстро стало идеальным — свидетельствую как его студент (правда, на всю жизнь остался довольно сильный батумский акцент, придававший, впрочем, особое обаяние его речи и ничуть не портивший впечатления от его русского). И, конечно, не случайно его, успевшего за годы учебы опубликовать не одну статью о поэзии, после защиты диплома оставили в университете — пока лаборантом.
Однако в 1961 его карьеру многообещающего филолога чуть было не погубили безудержная жажда деятельности и природное свойство устремляться на помощь всем, кто в этом нуждается. Был такой случай. Арутюн Галенц нигде не выставлялся: его, репатрианта, власти не жаловали. И Мкртчян из желания помочь другу и под влиянием Ильи Эренбурга решил организовать выставку работ Арутюна и Армине Галенц на факультете русского языка и литературы университета. Заручившись согласием декана факультета П. А. Сейраняна, Мкртчян попросил Галенца сделать эскиз пригласительного билета. «…С оттиском рисунка Галенца (там среди прочего был изображен милейший ослик), — пишет Мкртчян, — и с текстом о том, что состоится выставка работ Армине и Арутюна Галенцев я отправился к цензору за разрешением на печатание пригласительного билета». Увидев ослика, цензор сразу же перечеркнул рисунок и заявил: «Кто видел, чтобы на пригласительном билете был нарисован осел?» И дал разрешение только на публикацию текста. Мкртчян же схитрил и к тексту с печатью цензора приложил другой эскиз билета. А тот, с осликом, был растиражирован и роздан. В результате Левона Мкртчяна обвинили в подлоге да еще и обнаружили в его поступке политическую подоплеку: «Осел на рисунке Галенца, — продолжает Мкртчян, — стал предметом особого разбирательства еще и потому, что кто-то донес в ЦК, будто сам Галенц говорил, что изображенный им осел (тот на рисунке как бы косился на розу, которую держал в руках юноша) — это власти Армении и обласканные ими искусствоведы, ничего не понимающие в искусстве… Выставку Галенца, конечно же, запретили». А Мкртчяну во избежание сурового наказания посоветовали на какое-то время уехать в Москву. Перед отъездом он пришел к Галенцу и высказал свое недовольство по поводу неосторожных разговоров художника про осла, розу и искусствоведов. Галенц не на шутку возмутился: «Армине, — обратился Галенц к жене, — принеси мой выходной костюм, мы с Левоном идем в ЦК. В один миг, как ножом, я отсеку все эти разговоры… Левон, ты разве не видишь, что это не осел, а лань, разве ты не видишь, что я рисовал ослика с любовью… Если бы я изобразил власти Армении и искусствоведов, разве я такого бы ослика нарисовал? Что я, рисовать не умею?»
К счастью, Левона Мкртчяна не уволили с работы («Несколько слов Дымшица о Галенце и несколько слов Эренбурга, сказанные им в 59 году, когда он был в Ереване, очень помогли мне, так сказать, удержаться в седле»)… 

Читайте полную версию в формате PDF